![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
l_uЧасть 1. Укус за бочок.
Часть 2. Ростовщик мести.
- Стало ли страшнее?
- Да.
Стало очень страшно. И вода
увлажняющая зрение - замёрзла,
потому что холодно и поздно.
- Стало ли яснее?
- Нет.
Но безжалостнее стало. Столько лет
все казалось - убивать, конечно,
но не здесь, не этими, не лично.
- Хочешь убивать?
- Не знаю. Да.
Не хочу, но это не беда -
главное, смогу. Поскольку время
собирать и камни, и потери.
- Значит, ты из тех, кто знает?
- Нет.
Но я помню - есть и тьма, и свет,
есть и жизнь, и смерть,
есть сон, и явь.
И я знаю, что смогу стрелять.
(Эли7)
8. Вместо Натали ко мне.
"Вместо Натали ко мне в одиночку впустили Волчка. Я продолжаю его учить/натаскивать. Он тоже. Вчера он сказал мне: "Врагов надо уничтожать, а своим мстить!"
Зашитые карманы психики переполнились застоявшейся жижей запретных тем. Надо уметь правильно задумываться. Этому надо учиться, как скалолазанию. Поскольку, спускаясь в трещину собственного разума, можно уже не выкарабкаться. Сорваться. Зависнуть. Не захотеть возвращаться. Поэтому необходима страховка. Страховкой должна быть плотно обвязывающая тебя мысль о возвращении. Привязана эта мысль может быть к чему угодно, незыблемому, прочному, в идеале -- живому. Эта мысль -- пуповина, по ней ты получишь кровь и тепло внешнего мира, она согреет тебя и напомнит в главный момент, когда захочется разжать ладони (или зубы, неважно), о долге возвращения. У меня страховки нет. С людьми меня связывает лишь Сеть, где блестит в виртуальной славе моя чешуя.
Слава эта доставалась не так уж трудно, но оказалась скоропортящейся, не задерживалась в горстях, и я старался не подсаживаться на нее. Виртуальная слава текуча, она промывает самолюбие, но не оставляет после себя того восхитительного устойчивого вкуса, на который и ведутся все охотники за славой в реальном мире. В Сети слава это, конечно, процесс, действо, своего рода карнавал. Здесь он легок, он воздушен, он наполнен восхищенными вскриками, чмоками, картинками цветов и корон, одуванчиковыми венками и прочими атрибутами недолгого восторга.
Мой форум читало/просматривало много зевак/пользователей, я мог бы гордиться таким трафиком, но ценил лишь группу постоянных участников, способных поддерживать уровень нестандарта/непредсказуемости. Именно они создавали мой (вернее моего виртуального я) "двор", не в дворянском, а скорее, в хасидском смысле.
То что я/мы творили уже нельзя было назвать обычным общением, скорее -- жертвоприношением духа/эмоций. Но не тайным, а открытым -- и друзьям, и врагам. Моя слава уже начала выходить за пределы Интернета -- со мной искали встреч, предлагали участвовать в разных проектах. Это уже было серьезно -- на меня заявлялись права и предстояло решить -- обретать людей или уклоняться от обретений. Я был жесток в выборе и отказах (о них в Интернете не знали и поэтому не боялись, а я как раз заранее боялся предстоящих нестыковок и ничего не мог с этим поделать) -- моя жесткость была самым мягким исходом из возможных. Впрочем, с этим я мог справится и уже неплохо справлялся. Меня никто не знал, ни в лицо, ни по настоящему имени, ни даже по фактам биографии/географии, что абсолютно не мешало любить меня или ненавидеть.
Волчку жарко от ненависти, у меня от этого стынут пальцы. Скажи мне, какая из гнусностей нашего мира тебя более всего возмущает, и я скажу -- кто ты.
Эта фраза и оказалась крючком. Вернее, приманкой, ведь крючок был внутри. На моём форуме и раньше откровенность порой зашкаливала (не такая уж редкость в Сети, но всё-таки), а в этот раз... Крючок в приманке оказался ещё и спусковым. Откуда-то, как по призыву, явились новички и соревновались в откровенности со старожилами. Две ночи подряд под утро мне становилось страшно, будто батисфера, в которой я погружался в это виртуальное море ненависти, не выдержит напора, и меня сомнет хлынувшая жижа.
В пароксизме откровенности из людей выпрыскивалось всякое. Многие оказались на той самой режущей пополам острой грани, когда человек не готов губить свою судьбу, но душу -- да, готов. Многие жалели, что их ненависть известна, что она как предупреждающая надпись на заборе о злой собаке, что она лаяла и была всеми услышана, а надо бы тихо, незаметно, подкрасться и сомкнуть зубы на горле врага. Тогда не хватило выдержки, а теперь -- поздно, если отомстить как надо -- сразу вычислят. И тогда я понял, что эта острая режущая их грань -- лезвие меча у которого всегда есть рукоятка, до которой самому сидящему не дотянуться.
Тогда я намекнул, что мстить можно не самому, а друг за друга. Подозреваемый обеспечивает себе железное алиби, а месть осуществляет незнакомый человек, у которого нет мотивов, про которого даже подумать невозможно. Обсуждение этой темы на форуме я тут же жёстко пресёк. Но согласился вступить в частную переписку с теми, кому это действительно надо.
Идея осуществимой мести завела вокруг меня всё расширяющийся хоровод отравленных чужой несправедливостью (или больных своей справедливостью). Только связывали их не ладони, а кинжалы -- одной рукой за лезвие одного, другой за рукоять другого (всё справедливо). Они роились вокруг меня, как пчелы, слипаясь крыльями и протягивая мне готовые (иногда ко всему) жала. Мне оставалось лишь структурировать рой этого ненавидящего хаоса."
Часть 2. Ростовщик мести.
- Стало ли страшнее?
- Да.
Стало очень страшно. И вода
увлажняющая зрение - замёрзла,
потому что холодно и поздно.
- Стало ли яснее?
- Нет.
Но безжалостнее стало. Столько лет
все казалось - убивать, конечно,
но не здесь, не этими, не лично.
- Хочешь убивать?
- Не знаю. Да.
Не хочу, но это не беда -
главное, смогу. Поскольку время
собирать и камни, и потери.
- Значит, ты из тех, кто знает?
- Нет.
Но я помню - есть и тьма, и свет,
есть и жизнь, и смерть,
есть сон, и явь.
И я знаю, что смогу стрелять.
(Эли7)
8. Вместо Натали ко мне.
"Вместо Натали ко мне в одиночку впустили Волчка. Я продолжаю его учить/натаскивать. Он тоже. Вчера он сказал мне: "Врагов надо уничтожать, а своим мстить!"
Зашитые карманы психики переполнились застоявшейся жижей запретных тем. Надо уметь правильно задумываться. Этому надо учиться, как скалолазанию. Поскольку, спускаясь в трещину собственного разума, можно уже не выкарабкаться. Сорваться. Зависнуть. Не захотеть возвращаться. Поэтому необходима страховка. Страховкой должна быть плотно обвязывающая тебя мысль о возвращении. Привязана эта мысль может быть к чему угодно, незыблемому, прочному, в идеале -- живому. Эта мысль -- пуповина, по ней ты получишь кровь и тепло внешнего мира, она согреет тебя и напомнит в главный момент, когда захочется разжать ладони (или зубы, неважно), о долге возвращения. У меня страховки нет. С людьми меня связывает лишь Сеть, где блестит в виртуальной славе моя чешуя.
Слава эта доставалась не так уж трудно, но оказалась скоропортящейся, не задерживалась в горстях, и я старался не подсаживаться на нее. Виртуальная слава текуча, она промывает самолюбие, но не оставляет после себя того восхитительного устойчивого вкуса, на который и ведутся все охотники за славой в реальном мире. В Сети слава это, конечно, процесс, действо, своего рода карнавал. Здесь он легок, он воздушен, он наполнен восхищенными вскриками, чмоками, картинками цветов и корон, одуванчиковыми венками и прочими атрибутами недолгого восторга.
Мой форум читало/просматривало много зевак/пользователей, я мог бы гордиться таким трафиком, но ценил лишь группу постоянных участников, способных поддерживать уровень нестандарта/непредсказуемости. Именно они создавали мой (вернее моего виртуального я) "двор", не в дворянском, а скорее, в хасидском смысле.
То что я/мы творили уже нельзя было назвать обычным общением, скорее -- жертвоприношением духа/эмоций. Но не тайным, а открытым -- и друзьям, и врагам. Моя слава уже начала выходить за пределы Интернета -- со мной искали встреч, предлагали участвовать в разных проектах. Это уже было серьезно -- на меня заявлялись права и предстояло решить -- обретать людей или уклоняться от обретений. Я был жесток в выборе и отказах (о них в Интернете не знали и поэтому не боялись, а я как раз заранее боялся предстоящих нестыковок и ничего не мог с этим поделать) -- моя жесткость была самым мягким исходом из возможных. Впрочем, с этим я мог справится и уже неплохо справлялся. Меня никто не знал, ни в лицо, ни по настоящему имени, ни даже по фактам биографии/географии, что абсолютно не мешало любить меня или ненавидеть.
Волчку жарко от ненависти, у меня от этого стынут пальцы. Скажи мне, какая из гнусностей нашего мира тебя более всего возмущает, и я скажу -- кто ты.
Эта фраза и оказалась крючком. Вернее, приманкой, ведь крючок был внутри. На моём форуме и раньше откровенность порой зашкаливала (не такая уж редкость в Сети, но всё-таки), а в этот раз... Крючок в приманке оказался ещё и спусковым. Откуда-то, как по призыву, явились новички и соревновались в откровенности со старожилами. Две ночи подряд под утро мне становилось страшно, будто батисфера, в которой я погружался в это виртуальное море ненависти, не выдержит напора, и меня сомнет хлынувшая жижа.
В пароксизме откровенности из людей выпрыскивалось всякое. Многие оказались на той самой режущей пополам острой грани, когда человек не готов губить свою судьбу, но душу -- да, готов. Многие жалели, что их ненависть известна, что она как предупреждающая надпись на заборе о злой собаке, что она лаяла и была всеми услышана, а надо бы тихо, незаметно, подкрасться и сомкнуть зубы на горле врага. Тогда не хватило выдержки, а теперь -- поздно, если отомстить как надо -- сразу вычислят. И тогда я понял, что эта острая режущая их грань -- лезвие меча у которого всегда есть рукоятка, до которой самому сидящему не дотянуться.
Тогда я намекнул, что мстить можно не самому, а друг за друга. Подозреваемый обеспечивает себе железное алиби, а месть осуществляет незнакомый человек, у которого нет мотивов, про которого даже подумать невозможно. Обсуждение этой темы на форуме я тут же жёстко пресёк. Но согласился вступить в частную переписку с теми, кому это действительно надо.
Идея осуществимой мести завела вокруг меня всё расширяющийся хоровод отравленных чужой несправедливостью (или больных своей справедливостью). Только связывали их не ладони, а кинжалы -- одной рукой за лезвие одного, другой за рукоять другого (всё справедливо). Они роились вокруг меня, как пчелы, слипаясь крыльями и протягивая мне готовые (иногда ко всему) жала. Мне оставалось лишь структурировать рой этого ненавидящего хаоса."
