3Ы.

1. В то время я.

2. Каждое утро я.

 Каждое утро я выпивал эспрессо (двойной по четным и "долгий" по нечетным) в кафе "Гилель" на улице, связывающей Старый город Иерусалима с остальным миром, и начинал жить. То есть, так это выглядело со стороны. Для меня же это кафе служило утренним казино. Я играл на жизнь, ставя начавшийся день, и как всякий заядлый игрок не заморачивался тем, что проигрываю этот световой отрезок чаще, чем выигрываю. Ведь то что приходило со мной в кафе и уходило, чаще без меня, прежнего, было не одно и то же. Случайная буква на пластмассовой пирамидке указывала мне направление, в котором предстояло видеть весь последующий день, а официантке -- куда нести заказ. Это как в детстве, когда кто-то закрывает тебе глаза ладонями, то сначала темно, но потом обязательно один из пальцев дрогнет, и в образовавшуюся щель прокарабкается розовый от капиллярной крови свет, и картина мира будет та, которая попадет в поле зрения.
        Только эта ежеутренняя случайность можно сказать что и не являлась случайностью. Закованная в железную маску ритуала и конвоируемая безжалостным законом больших чисел, случайность шла по известному только ей каменному коридору, сворачивая в нужные (кому? зачем?) переходы.
        Помеченный буквой "пэй", я сидел в то утро на улице и ждал свой кофе, отодвинувшись от обоссанного солнечным светом угла столика. Мимо шли прошитые оранжевыми стежками иерусалимцы, антенны автомобилей превратились во флагштоки и размазывали по воздуху оранжевые или голубые сопли политических пристрастий.  Прошли две девушки в военной форме. Обе взглянули сквозь меня на отражения в витрине, за моей спиной и почти одновременно надели береты. Я ощутил себя прозрачным. Прозрачность тут же родила следующее ощущение -- чистоты жизни. Холодной чистоты жизни, которая текла сквозь меня по четко заявленному руслу. Прозрачная ледяная жизнь струилась во мне по своим делам, а вверх по течению словно бы пробиралась форель, блестя чешуей, упрямо, целеустремленно, с рыбьей застылой решимостью, она словно бы выпрыгивала, рвалась против основной жизненной воли. И я вдруг с содроганием ощутил в себе жестокое упрямство. И понял, что оно поведет меня сегодня против течения. И наверное, не только сегодня.
        Официантка поставила передо мной эспрессо, стакан воды, молочник и забрала больше не нужную ни мне, ни ей метку -- пластмассовую пирамидку с буквой "пэй". Она улыбнулась мне особой улыбкой для завсегдатаев, а я, кажется впервые, ответил официантке улыбкой, а не поднятием уголков губ. Я действительно был благодарен ей за нерасторопность, за то что она не забрала букву до появления солдаток, когда я решил было, что "пэй" или "пей" (произносят по-разному) повелительное наклонение вечного русского глагола. День мог закатиться под ковер. Но теперь я знал, что "пэй" (она же "фэй") -- это форель и ощущал в горле не завтрашнюю похмельную сухость, а злой, клокочущий холод. Кажется, наконец-то, в этом многомесячном ежеутреннем кофейном казино мне выпал крупный выигрыш.
        Я слишком долго сидел за столиком. Пока хамсин превращал снизошедший на меня внутренний холод в прохладу, а потом растворял ее в повлажневшей коже. Сидел, как оказалось, напряженно и теперь с трудом поднялся, потому что кровь уже устала и не желала течь, как положено, она пробиралась противными укольчатыми шажками по сосудам, а я ждал когда восстановится способность нормально двигаться. И думал о том, что напряженное ожидание, в котором я провел последние месяцы/годы перекрыло циркуляцию той духовной крови, которая обеспечивает чувствительность и спасает от онемения. И обманчивая обезболивающая напряженная лень чуть не сделала свое ампутирующее дело.
        Меж тем хамсин вытапливал свинскую жирную суть из людей и намазывал ее желтым сыто-блестящим зноем на все поверхности, оскверняя мой город. Я подумал об этом и содрогнулся. Это внезапное "свинское" сравнение было омерзительным, но ничего другого при виде живых на ум не приходило.
        Следовательно, мое пробуждение началось с обличительных потуг и злобной готовности полноценно жить. Не очень то приятно. Но лучше, чем прежде. Все равно как смыть пот грязной водой.

Снова о дублях

Осознали, что наши биографии точнее всего описываются так:
"Создал первого дубля и впал в летаргический сон. Проснулся, пришел в ужас. В кровопролитной схватке убил дубля. Создал нового. Впал в летаргический сон. Проснулся, пришел в ужас. В кровопролитной схватке убил втрого дубля. Создал... уснул... ужаснулся... убил...Создал..."

Прошлое в белом халате

Я училась в ординатуре на психиатра, а соседний стол в ординаторской занимал пожилой доктор Бронислав А. Ему оставалась пара лет до пенсии, поэтому он терпеливо сносил все заебоны зав. отделением, почти две ставки, вообще - всё. Он каждый день, ровно в час, совершал чайную церемонию на одну огромную чашку, мыл, заваривал, закрывал, настаивал, процеживал, прихлебывал и рассказывал. О, он много чего рассказал мне вполне уже успокоившимся голосом. А однажды, вкусно прихлебнув, он посмотрел как-то особенно спокойно и сообщил:
- Ну что вам сказать, Елизавета Юрьевна... Мир, с точки зрения психиатра, выглядит неважно.