Однажды ночью, чуда не дождавшись
и наплевав на то, что не придёт,
ты станешь бунтарём. Совсем не страшно,
совсем не стыдно, а наоборот.
Бунт против мира требует азарта,
удачи тоже требует, но меньше.
Ещё желательно устойчивое завтра
в котором много восхищенных женщин
или мужчин (тут главное не это,
что понавешено на них поверх скелета).
Итак, бунтарь. Почувствуй привкус крови
закушенной губы. В глазах — насмешка.
В речах твоих — дыханье корвалола,
а в жестах — фанатизм и храбрость пешки
(того, кто преступил черту «нельзя»,
бывает что апгрейдят до ферзя).
Ну что ж, бунтарь, по нраву ли тебе
высокое искусство недоверия?
Вот так шутя достанешь пистолет
и удивляешься — откуда пух и перья.
Вот так от злости выплеснешь тоску
и преисполнишься азартом разрушения,
и станешь братом смелых потаскух,
забывших про божественный ошейник,
свободных от чудес и от молитв,
как от ходьбы свободен инвалид.
и наплевав на то, что не придёт,
ты станешь бунтарём. Совсем не страшно,
совсем не стыдно, а наоборот.
Бунт против мира требует азарта,
удачи тоже требует, но меньше.
Ещё желательно устойчивое завтра
в котором много восхищенных женщин
или мужчин (тут главное не это,
что понавешено на них поверх скелета).
Итак, бунтарь. Почувствуй привкус крови
закушенной губы. В глазах — насмешка.
В речах твоих — дыханье корвалола,
а в жестах — фанатизм и храбрость пешки
(того, кто преступил черту «нельзя»,
бывает что апгрейдят до ферзя).
Ну что ж, бунтарь, по нраву ли тебе
высокое искусство недоверия?
Вот так шутя достанешь пистолет
и удивляешься — откуда пух и перья.
Вот так от злости выплеснешь тоску
и преисполнишься азартом разрушения,
и станешь братом смелых потаскух,
забывших про божественный ошейник,
свободных от чудес и от молитв,
как от ходьбы свободен инвалид.