прозаическое геройское
Jul. 24th, 2005 11:07 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
l_uМой старый народ (вернее меньшая/лучшая его часть) неожиданно вылез из могилы, отобрал лопату и разогнал могильщиков. А сейчас, два поколения спустя, сидит как и я у могилы, только раскрытой и завороженно смотрит в сырую прохладу.
Сидя со своим народом у раскрытой могилы, я конечно становился частью "нашей смерти" и легко улавливал подлую логику предстоящего. "Умри, умри",-- уговаривали меня столпившиеся вокруг. Хорошо, дорого и со вкусом одетые, с умными глазами выпускников престижных университетов, белокожие, они улыбались открыто и так знакомо, как улыбается друг по общежитию, любимый профессор-неформал, улыбались чуть смущенно и смотрели грустно, одежда была скорее траурной, подходящей и для присутствия на похоронах, и для того, чтобы потом помянуть покойника добрым словом в хорошем ресторане, и для того, чтобы самим быть в ней похороненными.
"Умри, умри -- так будет лучше для всех." Странная манера уговаривать меня умереть странной мне не казалась, потому что в ней проступала уверенная уголовная логика "ты умри сегодня, а я -- завтра".
Нет, они не были до конца единодушны. На похороны пришли и дузья, и враги, и просто любопытные, и те, кому полагалось по должности, и могильщики, в общем -- все. Одни убеждали меня, что все это понарошку, что как только я соглашусь занять место в могиле, символически обозначу это, опустившись на дно, могильщики тоже символически швырнут на меня несколько лопат этой земли, а потом сами помогут мне выбраться и подружатся со мной, и даже выпьют за мою жизнь, хотя пить им и запрещено.
Другие говорили о моей вине, моральной ответственности и воздаянии, они были из тех, производителей собственной комфортабельной спаведливости, из самодеятельных судей, онанирующих на свою глянцевую фемиду.
Третьи пытались подкупить могильщиков, чтобы те зарыли мою правую руку -- и всё, оставшееся пусть существует, хотя делали это нехотя, просто из той же их частной справедливости.
Были и те, кто не слишком-то верил, что моя смерть продлит их жизнь, но хотели использовать любой шанс, они боялись могильщиков, нервно оглядывались на смуглые команды роющих новые ямы за их спинами, знали для кого они вырыты и решали, что меня-то, конечно, урыть придется, но зато после этого надо эффективно использовать ситуацию, убедить профсоюз могильщиков прикрыть кладбище и пройти субсидированные курсы переквалификации на садовников, именно на садовников, чтобы не пострадали производители лопат.
Сидя со своим народом у раскрытой могилы, я конечно становился частью "нашей смерти" и легко улавливал подлую логику предстоящего. "Умри, умри",-- уговаривали меня столпившиеся вокруг. Хорошо, дорого и со вкусом одетые, с умными глазами выпускников престижных университетов, белокожие, они улыбались открыто и так знакомо, как улыбается друг по общежитию, любимый профессор-неформал, улыбались чуть смущенно и смотрели грустно, одежда была скорее траурной, подходящей и для присутствия на похоронах, и для того, чтобы потом помянуть покойника добрым словом в хорошем ресторане, и для того, чтобы самим быть в ней похороненными.
"Умри, умри -- так будет лучше для всех." Странная манера уговаривать меня умереть странной мне не казалась, потому что в ней проступала уверенная уголовная логика "ты умри сегодня, а я -- завтра".
Нет, они не были до конца единодушны. На похороны пришли и дузья, и враги, и просто любопытные, и те, кому полагалось по должности, и могильщики, в общем -- все. Одни убеждали меня, что все это понарошку, что как только я соглашусь занять место в могиле, символически обозначу это, опустившись на дно, могильщики тоже символически швырнут на меня несколько лопат этой земли, а потом сами помогут мне выбраться и подружатся со мной, и даже выпьют за мою жизнь, хотя пить им и запрещено.
Другие говорили о моей вине, моральной ответственности и воздаянии, они были из тех, производителей собственной комфортабельной спаведливости, из самодеятельных судей, онанирующих на свою глянцевую фемиду.
Третьи пытались подкупить могильщиков, чтобы те зарыли мою правую руку -- и всё, оставшееся пусть существует, хотя делали это нехотя, просто из той же их частной справедливости.
Были и те, кто не слишком-то верил, что моя смерть продлит их жизнь, но хотели использовать любой шанс, они боялись могильщиков, нервно оглядывались на смуглые команды роющих новые ямы за их спинами, знали для кого они вырыты и решали, что меня-то, конечно, урыть придется, но зато после этого надо эффективно использовать ситуацию, убедить профсоюз могильщиков прикрыть кладбище и пройти субсидированные курсы переквалификации на садовников, именно на садовников, чтобы не пострадали производители лопат.
