![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
l_uЧасть 1. Укус за бочок.
Часть 2. Ростовщик мести.
8. Вместо Натали ко мне.(a, b, c) 9. Я смотрел на.(a, b, c)
10. Мне все-таки пришлось.
Мне всё-таки пришлось повести исполнителей в ресторан. Всё закончилось быстрее, чем я рассчитывал. Маэстро, осознав, что заказчики не озабочены качеством рисунка, продемонстрировал виртуозную скорость -- побледнев и сосредоточившись, он старался не оборачиваться на нас (особенно на Косинуса), и я был почти уверен, что он откажется от ресторанных харчей. А он не отказался. И даже не ушел, увидев, как Косинус выплескивает коньяк, не глядя, за спину. Маэстро лишь вонзал зубы в еду со скоростью своей машинки и лицо его приобрело недавнюю сосредоточенность. А потом он резко ушёл, попросив в пустоту (интересно, Кого он просил), чтобы его больше никому не рекомендовали.
Косинус проводил его насмешливым взглядом и мандельштамовским:
-- "Чтоб не видеть ни труса, ни липкой грязцы, ни кровавых костей в колесе..."
За это мы и выпили ностальгический армянский, но уже не тот. Косинус поморщился (коньяк по разбитой губе):
-- Мы же их не увидим, правда? А не увидим, значит и нет их. Пусть даже только для тебя, да?
Я рефлекторно кивнул, обозначая "да". Ничего не поделаешь, свидетели твоего детства всегда знают о тебе больше, чем хотелось бы. Я словно бы еще продолжал эту быструю кровящую работу. Собственно, я её и продолжал. А Косинус желал общаться:
-- А прикольно, знаешь, видеть тебя организатором изнасилования. Черт-те что. Слышь, Эфа, сидим с тобой в Питере, в Бродячей, блядь, собаке, а ведь это такое место... И сидим после такого... Ну, я-то попривычней, попривычней, а вот ты... с тобой-то, слышь, совсем интересно получается...
-- Какое изнасилование, что ты мелешь.
Он заржал:
-- Да ладно тебе! Коля наш на параше окажется раньше, чем мы у Стены Плача... Или чуть позже. По-любому, раньше, чем эти нахалки сможет свести. Слышь, а ты и подставу ему организуешь, или только шкуру портишь?
-- Шел бы ты за стеночку, стихи бы послушал,-- я не собирался отвечать ни на один из его вопросов. Нельзя, нельзя было начинать отвечать на вопросы, надо было бережно доставить себя домой, не расплескав.
-- Да какие, нафиг, тут теперь стихи, о чем ты! Тут стихи кончились сто лет назад. Я сюда только из памяти к великим трупам пришел... Ну ответь мне только на один вопрос, а? Не ссы, ничего конкретного. Просто хочу знать. Ты тоже наёмник, как и я? Или как?
Он заставил меня задуматься, сыграл на моей склонности размышлять в режиме диалога. И я чуть плеснул ему:
-- Или как. Формально я выполняю чужое задание.
-- Ну, это мог бы не объяснять,-- заржал Косинус. -- Ещё не хватало, чтобы ты сам себе такие задания давал, типа для кайфеца.
-- Да, но фактически я придумал, веду и контролирую всю эту игру. Кроме того, это игра, которая совсем не игра.
Косинус задумался. Надолго. Несколько раз непристойно провёл языком по разбитой губе. И чем дольше молчал, тем яснее становилось, что думает он уже о чём-то другом, что его мысль прочертила огненную дугу и упадёт на землю в непредсказуемом месте. Он молча выпил две рюмки (уже не морщась). И дурашливо объявил:
-- Игра -- это хорошо. Это веселит душу. Фанты, Эфа! Да? "Все цветы мне надоели, кроме розы..." Что же, что же мы сделаем следующему фанту?
Через минуту на наш столик принесли бутылку "Фанты". У официантки оказался отменный слух, это надо было иметь в виду. Поэтому я понизил голос:
-- Тебе не кажется странным устойчивость сочетания "долг мести" и отсутствие таких понятий, как скажем "аванс мести"?
Косинус как будто обрадовался:
-- Ты продолжай, продолжай... Тебе полезно.
-- Полезно?
-- Кровь пускать полезно. Слышь, Эфа, ты передавленный какой-то всегда был. А сейчас вижу -- ожил, но без пиявок не обойтись.
-- Пиявок?
-- В смысле напряга. Вот ты напрягся, а это вредно -- мозг распирает, душу распирает. Надо кровь лишнюю слить. Это я не прикалываюсь, это всё правда -- кровь сольёшь, и оно сразу лучше, по-кайфу даже. И что смешно -- чья кровь -- это даже не важно. Неважно даже -- кровь это или нет. Гринписовцы могут сливать слюной, словами, да чем угодно. Слив важен! Прорвать гнойный напряг! Я это по роду службы понял, уже давно. А ты, значит, только сейчас, только сейчас... Вот оно как бывает... Ну, давай, за ненапряг. Он дорогого стоит.
-- Сколько?
-- А мне, Эфа, за него ничего не жалко. Ни женщин, как говорится, ни детей. Но его нет во всём мире, ненапряга этого, вот в чём фишка. И этого не понимаешь до самого последнего момента. О! Смотри!
Часть 2. Ростовщик мести.
8. Вместо Натали ко мне.(a, b, c) 9. Я смотрел на.(a, b, c)
10. Мне все-таки пришлось.
Мне всё-таки пришлось повести исполнителей в ресторан. Всё закончилось быстрее, чем я рассчитывал. Маэстро, осознав, что заказчики не озабочены качеством рисунка, продемонстрировал виртуозную скорость -- побледнев и сосредоточившись, он старался не оборачиваться на нас (особенно на Косинуса), и я был почти уверен, что он откажется от ресторанных харчей. А он не отказался. И даже не ушел, увидев, как Косинус выплескивает коньяк, не глядя, за спину. Маэстро лишь вонзал зубы в еду со скоростью своей машинки и лицо его приобрело недавнюю сосредоточенность. А потом он резко ушёл, попросив в пустоту (интересно, Кого он просил), чтобы его больше никому не рекомендовали.
Косинус проводил его насмешливым взглядом и мандельштамовским:
-- "Чтоб не видеть ни труса, ни липкой грязцы, ни кровавых костей в колесе..."
За это мы и выпили ностальгический армянский, но уже не тот. Косинус поморщился (коньяк по разбитой губе):
-- Мы же их не увидим, правда? А не увидим, значит и нет их. Пусть даже только для тебя, да?
Я рефлекторно кивнул, обозначая "да". Ничего не поделаешь, свидетели твоего детства всегда знают о тебе больше, чем хотелось бы. Я словно бы еще продолжал эту быструю кровящую работу. Собственно, я её и продолжал. А Косинус желал общаться:
-- А прикольно, знаешь, видеть тебя организатором изнасилования. Черт-те что. Слышь, Эфа, сидим с тобой в Питере, в Бродячей, блядь, собаке, а ведь это такое место... И сидим после такого... Ну, я-то попривычней, попривычней, а вот ты... с тобой-то, слышь, совсем интересно получается...
-- Какое изнасилование, что ты мелешь.
Он заржал:
-- Да ладно тебе! Коля наш на параше окажется раньше, чем мы у Стены Плача... Или чуть позже. По-любому, раньше, чем эти нахалки сможет свести. Слышь, а ты и подставу ему организуешь, или только шкуру портишь?
-- Шел бы ты за стеночку, стихи бы послушал,-- я не собирался отвечать ни на один из его вопросов. Нельзя, нельзя было начинать отвечать на вопросы, надо было бережно доставить себя домой, не расплескав.
-- Да какие, нафиг, тут теперь стихи, о чем ты! Тут стихи кончились сто лет назад. Я сюда только из памяти к великим трупам пришел... Ну ответь мне только на один вопрос, а? Не ссы, ничего конкретного. Просто хочу знать. Ты тоже наёмник, как и я? Или как?
Он заставил меня задуматься, сыграл на моей склонности размышлять в режиме диалога. И я чуть плеснул ему:
-- Или как. Формально я выполняю чужое задание.
-- Ну, это мог бы не объяснять,-- заржал Косинус. -- Ещё не хватало, чтобы ты сам себе такие задания давал, типа для кайфеца.
-- Да, но фактически я придумал, веду и контролирую всю эту игру. Кроме того, это игра, которая совсем не игра.
Косинус задумался. Надолго. Несколько раз непристойно провёл языком по разбитой губе. И чем дольше молчал, тем яснее становилось, что думает он уже о чём-то другом, что его мысль прочертила огненную дугу и упадёт на землю в непредсказуемом месте. Он молча выпил две рюмки (уже не морщась). И дурашливо объявил:
-- Игра -- это хорошо. Это веселит душу. Фанты, Эфа! Да? "Все цветы мне надоели, кроме розы..." Что же, что же мы сделаем следующему фанту?
Через минуту на наш столик принесли бутылку "Фанты". У официантки оказался отменный слух, это надо было иметь в виду. Поэтому я понизил голос:
-- Тебе не кажется странным устойчивость сочетания "долг мести" и отсутствие таких понятий, как скажем "аванс мести"?
Косинус как будто обрадовался:
-- Ты продолжай, продолжай... Тебе полезно.
-- Полезно?
-- Кровь пускать полезно. Слышь, Эфа, ты передавленный какой-то всегда был. А сейчас вижу -- ожил, но без пиявок не обойтись.
-- Пиявок?
-- В смысле напряга. Вот ты напрягся, а это вредно -- мозг распирает, душу распирает. Надо кровь лишнюю слить. Это я не прикалываюсь, это всё правда -- кровь сольёшь, и оно сразу лучше, по-кайфу даже. И что смешно -- чья кровь -- это даже не важно. Неважно даже -- кровь это или нет. Гринписовцы могут сливать слюной, словами, да чем угодно. Слив важен! Прорвать гнойный напряг! Я это по роду службы понял, уже давно. А ты, значит, только сейчас, только сейчас... Вот оно как бывает... Ну, давай, за ненапряг. Он дорогого стоит.
-- Сколько?
-- А мне, Эфа, за него ничего не жалко. Ни женщин, как говорится, ни детей. Но его нет во всём мире, ненапряга этого, вот в чём фишка. И этого не понимаешь до самого последнего момента. О! Смотри!
