3Ы.

[l_u]

Часть 1. Укус за бочок.

Часть 2. Ростовщик мести.

8. Вместо Натали ко мне.(a, b, c) 9. Я смотрел на.(a, b, c) 10. Мне все-таки пришлось.(a, b) 11. Волчок думает, что я.

12. Я впервые надел.

Я впервые надел на Волчка намордник. Он не протестовал, а даже, усмехаясь, сам всунул нос в металлическую решётку.

-- Удобно? -- спросил я виновато.

-- Нет.

А кому сейчас удобно?

И мы сели к телевизору, чтобы видеть. Я ещё накануне дал объявление в интернет-коммюнити hinam_ru, что отдам бесплатно телевизор -- я хотел от него избавиться, я и так достаточно ненавидел, чтобы не подхлестывать эту лошадь, я боялся загнать её. Но накануне трансфера все, кто хотел и мог это видеть, уже обзавелись зомбоящиками, так что сели мы с Волчком к экрану -- он в наморднике, а я с бутылкой у морды (соска для взрослых).

            Волчок смотрел исподлобья, не мигая, жёлтым взглядом, в котором отражались оранжевые и голубые всполохи. А я всё отворачивался, всё ёрзал, всё отводил взгляд, как домашний пёс, которого натаскивают. Только это не помогало. Хватало одних интонаций комментаторов. Скрытно-очевидно-подловато-удовлетворенных. Молодой, полный говорливых силёнок голос, тренированный на убедительную объективность. Владелец его конечно же видит всё со своей проволоки, и проволока эта даже не натянута -- не лопнет. Голос же -- шест, которым он привычно балансирует, завораживая аудиторию. Я хотел превратить телевизор в аквариум, но Волчок зарычал. Он прекрасно понимал, что во время выслеживания всё должно быть оптимально -- тогда нюансы проявляют ложь и дорисовывают истину. Любое сужение диапазона восприятия лишь облегчает им манипулирование тобой.

            И действительно, общим и средним планом изгнание евреями евреев из Газы (из части обетованной им/нам земли) напоминало ролевую игру. Армия Обороны Израиля штурмовала оплоты «оранжевых», команды играли жёстко, но по правилам -- не убивали, не калечили. И этим напомнили мне меня. Прежнего меня. Кажется, у моего народа оказалась та же проблема, с которой я лишь недавно справился (справляюсь, справлюсь) -- мы были слишком нормальны для наших ненормальных дел/миссий.

А на экране несколько растерянных солдатиков выволакивали из дома парня с перекошенным, запрокинутым лицом. Он почти не сопротивлялся, он весь ушёл в вопль: "Отец! Отец!" Так кричать можно обращаясь лишь к Богу. И лишь тогда, когда по чьей-то прихоти рушится весь твой мир. А мне казалось, что он обращается ко мне. Ну да, я старше почти на поколение, но... Зов крови или мания величия? Стыдно и жалко. Я корчился на этом медленном стыде. Вытер зудящую щеку. Мокрая. Черт знает что. Я покосился на Волчка, он сидел, чуть наклонив лобастую голову, не мигая, гипнотизируя экран. Пасть его кривилась в брезгливой ухмылке, следов жалости или других эмоций не было. Он ненавидел. Этой ухмылкой он похож был на фотографию молодого Высоцкого с изнанки шкафа Косинуса.

Я резко отвернулся и уже сухими глазами сумел досмотреть. Волчок опять был прав. Мальчик не нуждался в моей жалости. Не потому, что был её недостоин, а просто он был мёртв. Он умер потому, что позволил сделать это с собой, под заинтересованным взглядом нашего Бога или под безразличным взглядом нашего неба, всё равно. И когда он/они согласился/согласились играть по правилам для хороших еврейских мальчиков и девочек, вот тогда они и умерли. Потому что в трагедии нельзя играть по правилам. Потому что трагедия по правилам -- это лишь жанр, представление идущее по замыслу автора. Теперь их/нас убьют, это уже вопрос времени. И тех, кто это с ними сделал, других хороших еврейских мальчиков/девочек в почерневшем хаки тоже убьют, а следовательно -- они уже мертвы, даже если их жалко и я не могу смотреть на всё это, плачу. А Волчок может, потому что знает об этом с самого начала. Он внятно ненавидит тех, кому будет мстить за этих пока ещё живых детей моего народа.

Comments

[swinggirl.livejournal.com]

спасибо)

[l-u.livejournal.com]

Не за что :)