3Ы.

[l_u]

Часть 1. "Укус за бочок".
Часть 2. "Ростовщик мести".

Часть 3. Пустое множество.
14. Когда я был. (a , b, c)  15. У меня зазвонил.(a, b, c)  16. Мне захотелось.(a, b ) 17. Мысленно я уже.(a, b) 18. Я положил на.(a, b, c, d) 19. Я мёрз и.(a, b, c) Я повернул.( a, b, c) 21. Я неопределённо.(a, b,  c, d) 22. Я растерялся.(a, b, c, d, е, f) 23. Этой ночью за мной. (a, b, c) 24. Я превышал. (a, b)

25. Моя последняя (по умолчанию).

            Моя последняя (по умолчанию) ночь с Натали была, конечно, и её последней ночью со мной. Она имела на эту ночь столько же прав, даже и больше (ведь это она пригласила меня на предсвадебную партию). Натали уверяла, что в самом центре Бона нас ждёт «нечто такое, аутентичное», и действительно – рядом с местным Нотр Дамом и музеем вина, в старинном аббатстве (XII век что-то значит даже для иерусалимца) нашлась просторная свита, а в ней камин с ещё чуть тёплой полкой, а это значило, что его растопят и для нас.

            Я уселся на мягкий диван перед очагом и мысленно позвал Натали (раньше этого было достаточно). Но она не поняла/не приняла моего намерения «прикурить» от бывшего/чужого огня, а только стала суетиться, собираясь и прихорашиваясь. Она теперь была дома, и нюансы игры на чужом поле застали меня врасплох. Впрочем, я почти сразу перестал об этом думать/сожалеть.

            Пересев на широкий тёсаный подоконник, чтобы нельзя было заглянуть в дисплей из-за плеча, я поздравил нового члена Pack'а с исполнением мечты (мечта осуществилась довольно близко, в Страсбурге) и выслал должнику два сценария убийств, уже и не задумываясь -- кто, почему, для чего. Не из приобретённого равнодушия, просто Натали не оставляла мне времени перепроверить. Это были последние сценарные заготовки, и конечно же мне следовало возвращаться к делам, а не ехать в Париж на эту свадьбу. Ещё меня, наконец-то, порадовали микробиологи. Добытый Мисюсюсей волгоградский штамм перенёс путешествие до Берлина, не растеряв вирулентности, что подтвердил Dr.Vanja.

            Погода, промозглая ещё с утра, окончательно скурвилась, холодный дождь всё не желал становиться снегом, и мы, перебежав из музея вина в погреба на дегустацию, оказались одни в длинных, уставленных бочками и штабелями бутылок, подземных коридорах. Сомелье оказался в полном нашем распоряжении, и что было уже почти невероятной для Франции удачей – он свободно владел английским. Пока в нетрезвом пламени свечей множились и громоздились притворявшиеся мёртвыми/истлевшими посеревшие бутылки, мы вливали в себя глотки прошлогодних солнц, отловленных бургундской лозой. Мне почему-то было важно услышать названия не только вин, но и имена виноградников, словно это была какая-то связующая нас интимная информация, приобщающая к процессу. Да и что, в сущности, лишняя персонифицированная информация, как не способ прикоснуться к живой случайности, возможность сжать в непрозрачной воде времени кулак, а разжав его – обнаружить на ладошке ту или иную задыхающуюся рыбёшку...

            Потом мы, сквозь разбитые ветром дождинки, вернулись в аббатство и юркнули в приоткрытые, почти гаражные ворота ресторана.

            Ничто так не пробуждает аппетит, как средневековые подвалы, словно специально предназначенные для чревоугодия в непогожие вечера. Я попросил Натали заказать что-нибудь местное и с удовольствием наблюдал, как она, по-свойски болтая с официантом, тычет интонационной указкой в места, где ждёт улыбки, и гарсон всякий раз послушно улыбается.

            Потом я щурился на непривычно яркую Натали сквозь кривое стекло, чуть покачивая бокал с вином, отчего её голова то плавала в кровавой луже, то дергалась, как поплавок при клёве.

            -- Ты меня слушаешь? Что ты делаешь? -- возмутилась она наконец.
            -- Купаю тебя в бургундском. А что?
            -- Лучше бы в шампанском.
            -- Я предпочитаю бургундское.

            После вчерашних выкриков у водопада, подтекст получился слишком явным, Натали обиделась, тоже слишком явно:

            -- Ой-ой-ой! Да ты дитя в бургундском. Вылакавший несколько дегустационных плошек. А в своём  Израиле будешь изображать знатока.
            -- Что вдруг?
          -- Ну да, а для чего ты тогда приставал к сомелье с дурацкими вопросами? И пристраивался к бочкам, записывал?

            Мне стало неприятно. Действительно, я делал какие-то заметки на дегустации и только сейчас осознал, что делал их для письма Марии. Меньше всего я должен был этого стесняться, а вот же... Я не нашел ничего лучшего, чем задрать голову и спрятать взгляд в одном из куполов свода. Кажется, ресторанный подвал был даже старше самого аббатства.