![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Feb. 21st, 2006
1. В то время я. 2.Каждое утро я. 3. В результате я. 4. Я чувствовал.(a, b, c) 5. Мне было.(a, b, c, d, e)
6. Я сразу.
начало
Несколько маленьких листков явно были вариантами названия: "Волос Геры", "Избранные для жертвоприношения (жрецы или жертвы)", "Перед третьим звонком (гонгом? храмом?)". В первом (как мне показалось) "кадре" Натали довольно подробно расписывала свой действительно немалый ближневосточный опыт (журналистика, участие в гуманитарных и образовательных программах; четыре арабские страны и Израиль). В конце она делала вывод, что знает о палестино-израильском конфликте не понаслышке. А ведь я ей полвечера терпеливо, как Волчку, объяснял, что это фальшивое, искривленное понятие, уводящее от реалий арабо-израильского конфликта, происходящего прямо на ее прекрасных болотных глазах!
-- То есть никакого конфликта с палестинцами у вас нет? -- насмешливо спрашивала она, продолжая, не стесняясь моего присутствия/взгляда, превращаться из журналистки-лягушки в прекрасного "лилябрика".
-- Ни конфликта нет, ни самих палестинцев,-- заводился я и отводил взгляд на ковер, к зеленому комочку её журналистской шкурки.-- Старый трюк дворовой шпаны -- послать самого мелкого плюнуть на прохожего, а потом разыграть возмущение: "Что же ты, сука, маленького обижаешь!" С кем происходит драка у прохожего? С мелким? Как же!
-- Но ведь палестинцы есть,-- улыбалась Натали,-- ну посмотри любую газету, любую передачу, ты услышишь там этот термин, а значит он есть. Это азы современного существования. А ты воюешь с призраками прошлого, словно стоишь у пустого гнезда и ругаешь скорлупки. А птицы уже улетели.
-- Змеи,-- исправил я. -- Змеи уползли.
-- Вот видишь,-- отметила она.
-- Я не желаю принимать участия в вашем журналистском переименовании действительности. Это ведь дело добровольное, да? Ты принимаешь участие, я -- нет. Я не участвую в объявлении группы арабов-пришельцев отдельным народом, не называю их "палестинцами", не привязываю их этим к местности, не ратую за двадцать какое-то арабское государство, отхватывая куски от нашей маленькой полоски суши!
-- Бедненький,-- засмеялась она,-- дали сиротке маленький кусочек суши и пока он его ротует, тут же начали откусывать от него огромные куски.
Посмеиваясь над её эмигрантским русским, я научил Натали слову "ратует" (от воинственного "рать", а не от жевательного "рот").
Потом мы пошли в "Иерусалимский дворик" к красным фонарям "Сакуры" есть суши, потом переместились в соседний бар "Красный", пили красное вино и болтали о пустяках, как нормальные люди. Я, правда, первое время искал повод вставить, что будь конфликт палестино-израильским, он не длился бы десятилетиями, хватило бы нескольких суток, но потом резко осознал, что все это говорено-переговорено, пережевано, вторично. И этот разговор ну никак не шел ни к саке, ни к доброму калифорнийскому вину с гусиным паштетом. Он просто добавил бы еще один тонкий слой к тому темному тяжелому слоистому сгустку, который тихо рос в моей внутренней заводи/омуте и все сильнее тянул ко дну.
К разговорам, кажется, надо вообще относиться иначе. Они все меньше значат и все больше лишь оттеняют происходящее. Гарнир. Скоро в глянцевых журналах можно будет прочитать какой разговор рекомендуется к какому вину. И это было бы вполне логично, нельзя же считать просто совпадением, что поглощение еды и исторжение слов -- функция рта. Наверное поэтому ничто так не стимулирует общение, как совместное поглощение еды. Ну и всякие выражения, типа "словесная жвачка" отсюда же. А настоящим остается лишь действие. Но так как чистого, голого действия не существует, оно тоже обложено ватой разговоров, да обычно там и запутывается, остается в своем мягком плену. Значит, действию могут способствовать лишь мысли. А лицо должно улыбаться или быть спокойным. К следующему "кадру" лицо мое успокоилось/окаменело.
"Я не боюсь начать с буквы "я". Это ведь моё субъективное отношение к происходящему вокруг. И я имею право высказать свои мысли. Раз уж они у меня появляются. Ну вот, я уже оправдываюсь. Тогда так пусть и будет -- об оправдании. Оправдать я могу обе стороны этого выматывающего ближневосточного конфликта. И, поверьте, я могу найти достаточно оправданий и той, и другой стороне..."
Дальше я мог бы уже и не читать. Держи я в руках не эти листки (последние записки похищенной любовницы), а газету -- наверняка читать и не стал бы. Когда обе стороны заведомо, еще до начала анализа, объявляются равноудаленными от высокой позиции автора, будет сплошное долгое балансирование на провисающей проволоке. Если позволит мастерство, с несколькими сальто-мортале. Желая сохранить баланс, нельзя смотреть вниз, нельзя всматриваться в копошащихся там людишек, нельзя даже обращать внимание, а уж тем более ворошить шестом случайно замеченные гнусности.
6. Я сразу.
начало
Несколько маленьких листков явно были вариантами названия: "Волос Геры", "Избранные для жертвоприношения (жрецы или жертвы)", "Перед третьим звонком (гонгом? храмом?)". В первом (как мне показалось) "кадре" Натали довольно подробно расписывала свой действительно немалый ближневосточный опыт (журналистика, участие в гуманитарных и образовательных программах; четыре арабские страны и Израиль). В конце она делала вывод, что знает о палестино-израильском конфликте не понаслышке. А ведь я ей полвечера терпеливо, как Волчку, объяснял, что это фальшивое, искривленное понятие, уводящее от реалий арабо-израильского конфликта, происходящего прямо на ее прекрасных болотных глазах!
-- То есть никакого конфликта с палестинцами у вас нет? -- насмешливо спрашивала она, продолжая, не стесняясь моего присутствия/взгляда, превращаться из журналистки-лягушки в прекрасного "лилябрика".
-- Ни конфликта нет, ни самих палестинцев,-- заводился я и отводил взгляд на ковер, к зеленому комочку её журналистской шкурки.-- Старый трюк дворовой шпаны -- послать самого мелкого плюнуть на прохожего, а потом разыграть возмущение: "Что же ты, сука, маленького обижаешь!" С кем происходит драка у прохожего? С мелким? Как же!
-- Но ведь палестинцы есть,-- улыбалась Натали,-- ну посмотри любую газету, любую передачу, ты услышишь там этот термин, а значит он есть. Это азы современного существования. А ты воюешь с призраками прошлого, словно стоишь у пустого гнезда и ругаешь скорлупки. А птицы уже улетели.
-- Змеи,-- исправил я. -- Змеи уползли.
-- Вот видишь,-- отметила она.
-- Я не желаю принимать участия в вашем журналистском переименовании действительности. Это ведь дело добровольное, да? Ты принимаешь участие, я -- нет. Я не участвую в объявлении группы арабов-пришельцев отдельным народом, не называю их "палестинцами", не привязываю их этим к местности, не ратую за двадцать какое-то арабское государство, отхватывая куски от нашей маленькой полоски суши!
-- Бедненький,-- засмеялась она,-- дали сиротке маленький кусочек суши и пока он его ротует, тут же начали откусывать от него огромные куски.
Посмеиваясь над её эмигрантским русским, я научил Натали слову "ратует" (от воинственного "рать", а не от жевательного "рот").
Потом мы пошли в "Иерусалимский дворик" к красным фонарям "Сакуры" есть суши, потом переместились в соседний бар "Красный", пили красное вино и болтали о пустяках, как нормальные люди. Я, правда, первое время искал повод вставить, что будь конфликт палестино-израильским, он не длился бы десятилетиями, хватило бы нескольких суток, но потом резко осознал, что все это говорено-переговорено, пережевано, вторично. И этот разговор ну никак не шел ни к саке, ни к доброму калифорнийскому вину с гусиным паштетом. Он просто добавил бы еще один тонкий слой к тому темному тяжелому слоистому сгустку, который тихо рос в моей внутренней заводи/омуте и все сильнее тянул ко дну.
К разговорам, кажется, надо вообще относиться иначе. Они все меньше значат и все больше лишь оттеняют происходящее. Гарнир. Скоро в глянцевых журналах можно будет прочитать какой разговор рекомендуется к какому вину. И это было бы вполне логично, нельзя же считать просто совпадением, что поглощение еды и исторжение слов -- функция рта. Наверное поэтому ничто так не стимулирует общение, как совместное поглощение еды. Ну и всякие выражения, типа "словесная жвачка" отсюда же. А настоящим остается лишь действие. Но так как чистого, голого действия не существует, оно тоже обложено ватой разговоров, да обычно там и запутывается, остается в своем мягком плену. Значит, действию могут способствовать лишь мысли. А лицо должно улыбаться или быть спокойным. К следующему "кадру" лицо мое успокоилось/окаменело.
"Я не боюсь начать с буквы "я". Это ведь моё субъективное отношение к происходящему вокруг. И я имею право высказать свои мысли. Раз уж они у меня появляются. Ну вот, я уже оправдываюсь. Тогда так пусть и будет -- об оправдании. Оправдать я могу обе стороны этого выматывающего ближневосточного конфликта. И, поверьте, я могу найти достаточно оправданий и той, и другой стороне..."
Дальше я мог бы уже и не читать. Держи я в руках не эти листки (последние записки похищенной любовницы), а газету -- наверняка читать и не стал бы. Когда обе стороны заведомо, еще до начала анализа, объявляются равноудаленными от высокой позиции автора, будет сплошное долгое балансирование на провисающей проволоке. Если позволит мастерство, с несколькими сальто-мортале. Желая сохранить баланс, нельзя смотреть вниз, нельзя всматриваться в копошащихся там людишек, нельзя даже обращать внимание, а уж тем более ворошить шестом случайно замеченные гнусности.
классификаторское
Feb. 21st, 2006 01:14 pmВ окружении каждого человека есть люди-индикаторы. Самое трудное понять, что они индикаторы, поскольку это не сразу очевидно. А самое обидное - осознать, что если индикатор перестаёт вами интересоваться, то у вас уже никаких шансов оказаться им полезными. Кстати, обычно индикаторы очень милы. А, есть еще особенность. Когда индикатор вдруг оказывается у разбитого корыта, он возвращается за дружбой и сочувствием. Это тоже надо помнить.