![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Часть 2. "Ростовщик мести".
Часть 3. Пустое множество.
14. Когда я был.
Начало
Кроме того, Волчок грыз мои привычки/быт. Обувь я теперь убирал в тумбочку. Я вообще стал чистоплотнее/обсессивнее. Раньше я тоже был восприимчив к запахам, но теперь это начало мешать безоглядно жить, стало важным и требовало времени. Я выкинул почти всё мягкое -- старые одеяла, ковёр, плед, сменил кресло, неоднократно залитое вином и протёртое чужими. Плед -- его было жалко. Я не сумел не признаться себе -- единственной причиной сожаления может быть лишь то, что это подарок Натали. И несколько растерялся/расстроился от этого признания. Цветок, доставшийся мне при покупке квартиры, в наследство от прежних жильцов, я тоже выкинул. Он уже всё равно засох и пах особенно противно -- одновременно специями и гниющим сеном.
Расширяя сознание Волчка, я неожиданно расширил квартиру, которая, хоть и продолжала быть маленькой "дочерью трёх комнат", но казалась проветренной, просторной и заполненной процеженным сквозь жалюзи сероватым светом. В такой квартире негде прятаться покойникам. Только оказалось, что за её новую пустоту приходится расплачиваться другой пустотой.
Каждая новая женщина бросала ароматизированную тень на наш новый быт. Иногда это был лишь легкий запах парфюмерии и невнятное смещение предметов, к чему мы честно пытались привыкнуть и честно не могли. А с чайником вышло совсем глупо/отвратительно.
Всё началось стремительно, на улице, у мусорного контейнера. Я бы сказал "с первого взгляда", если бы не "с первого вдоха", ведь у Волчка обоняние опережает зрение. Я как раз выбрасывал плед (тот самый), почти новый, шотландский, когда Волчок стал раздувать ноздри и беспокоиться, а потом рванул к углу дома, где она стояла как будто в засаде (как оказалось -- так оно и было, ждала когда я отойду, чтобы забрать плед). Волчок вёл себя так, словно у неё была течка. Он привёл/притянул меня на нашем невидимом поводке к ней и я, конечно, выглядел хоть и однозначно, но нелепо.
Мне Клава понравилась откровенностью тела, если можно так сказать, а сказать так можно. Лицо у неё было тоже откровенное. И взгляд, исполненный смущённой похоти. И слова, которые она даже толком и не произнесла, потому что они могли всё испортить, и мы это чувствовали. И всё, что шибануло потом, в ближайшие часы. И она не пользовалась духами и дезодорантом, что оценил Волчок. Я, впервые за долгое время, как-то расслабился, растёкся, слушая её рассказы про нынешнюю украинскую провинцию, откуда она уехала лишь два месяца назад, а значит до конца не уехала.
Клава уютно говорила, уютно/откровенно двигалась, уютно хозяйничала на кухне. Она была как бочка масла/нефти, вылитого с борта в штормовые волны, чтобы придавить их неистовость, я чувствовал, как хаос возле неё слабеет. И ещё мне было забавно видеть, как её имя, такое старомодное, сначала стало нарицательно-компьютерным, а потом превратилось в живую женщину, хлопотавшую вокруг меня. А потом она сожгла чайник. В буквальном смысле -- поставила электрический чайник на газовую горелку. Я как раз писал письмо Марии -- чем интенсивнее и жёстче становилась наша переписка, тем больше сил/желания уходило у меня на каждое письмо, тем больше концентрации требовалось. А от запаха плавящейся/корчащейся на моей кухне нефтемассы у меня заболела голова, я даже не смог закончить письмо. Боль меня не удивила, подобное бывало и раньше, но я не ожидал, что к моему болезненному обонянию добавится феноменальная память на запахи. Во всяком случае, с тех пор при встречах с Клавой я всегда ощущал этот запах. Из-за этого Волчок её возненавидел, а меня всё ещё к ней влекло. Через несколько минут запах из неё/из моей головы выветривался, и Волчок не смел выть, потому что она была его добычей.
