3Ы.

Часть 1. "Укус за бочок".
Часть 2. "Ростовщик мести".

Часть 3. Пустое множество.
14. Когда я был. (a , b, c)  15. У меня зазвонил.(a, b, c)  16. Мне захотелось.(a, b ) 17. Мысленно я уже.(a, b)
18. Я положил на.
Начало Продолжение Продолжение

            А вот Волчка я в Европу не взял. По нескольким причинам. Во-первых, я находился в разведке, и зверь ярости, ненависти и силы мог меня выдать. Во-вторых, никогда не знаешь, какие запахи подстерегут тебя в отеле, а непредсказуемость реакций мне была не нужна. И самое главное -- Волчок не проявил желания ехать со мной. С того момента, как он лёг у парализованных ног Берты и, не мигая, уставился на экран телевизора, я его больше не трогал, так и уехал без него в аэропорт. Я был уверен, что он проведёт время не зря.

После того, как я передвинул шкаф, меня угостили чаем с теми конфетами. Берта оказалась в элитарном клубе не удивляющихся, что я пью чай с солью. Она лишь приказала Клаве достать из буфета большую солонку. Мы с Клавой молчали, а Берта всё штопала суровой ниткой своей судьбы расползающуюся историю нашей ещё молодой, но уже опускающейся/опускаемой страны. Берта торопилась, захлёбывалась, словно боялась забыть окончание каждой фразы. Усталая тонущая память старухи уже не хранила все стежки, но мне хватило нескольких узелков, чтобы ощутить хроническую горечь "сионистских меньшевиков". Берте досталась и британская тюрьма, куда её сдали свои/чужие ("гегемоны Бен-Гуриона, цепные пролетарии"), и участие в терактах ("сказали мы англичанам, что будет бомба, но они думали, что это халоймес и не ушли..."). Она вспоминала своего дружка Вилли, добровольца из Америки, который, когда ему приказали бомбить "Альталену", не просто отказался выполнить приказ ("заберите ваши сраные приказы и проглотите их! Кебенемат! Я что, прилетел сюда убивать евреев?!"), но и пообещал, что пристрелит любого лётчика, который согласится ("ни один лётчик не полетел бомбить евреев на корабле, так эти мамзеры стали искать палача на земле и нашли этого Ицика Рабина из ПАЛЬМАХа...").

Но мне показалось, что даже не сами события питали её ярость, а то, что вся жизнь прошла среди врагов -- одни были за бруствером, это заряжало, а вот другие -- в самом окопе, это изнуряло. А может то, что её непреклонная честность всё равно заросла чужой ложью, как зарастает старческий глаз катарактой/бельмом. Я почти чувствовал, как волны каждой следующей алии разбавляли свидетелей, смывали правду и обкатывали/сглаживали острые камни истории, превращая их в гальку официоза...

"Все мои три мужа были аидише бандитен,"-- хвастала старуха и приглядывалась, словно решая, тот ли я, кому следует выдать секрет "трех карт". Она словно подозревала меня в том, в чём никак не могла меня подозревать. Впрочем, она могла просто подозревать в этом всех: "Я была жената за всеми тремя главными боевыми организациями. Хаим был в ЛЕХИ, Игаль – в ЭЦЕЛЬ, а мой сумасшедший Дани так даже в Хагане, а что делать".

"Хватит, Берта, угощать его! Эфраима будет тошнить от конфет!" -- кажется, Клава обиделась, что я тратил время и эмоции на старуху. А Берта тут же пообещала не понятно кому из нас троих/четверых: "В тошноте своей вытошнишь ты сначала желудок, потом сердце, потом лёгкие, а потом и всё остальное..." В общем, мне было с кем оставить Волчка.

Предсвадебное путешествие началось. Самолёт разворачивался над Тель-Авивом, из-за блестящих на солнце солнечных батарей город казался присыпанным алмазной крошкой, об которую обдиралась наша тень.