Я друг для утешений и тоски.
Меня бросают ради тех, весёлых,
удачливых, и просто – новосёлов,
и тех, кто социально им близки.
Друзья уходят тихо, без обид,
всё реже встречи, реже расставания.
Я понимаю – сидя на диване
не можешь быть ни счастлив, ни убит.
Я не завидую. И это мой изъян.
Поскольку зависть – самка восхищения.
Я столь самодостаточен и пьян,
что нет мне ни покоя, ни прощения.
Я, может, был бы счастлив получить
кусочек их удачи и богатства,
но чувство ожидаемого блядства
не оставляет права и причин.
И каждый раз, желая попросить,
я не могу произнести ни слова,
и снова пью за то, что мы здоровы,
хоть надо пить за то, что каждый sыт.
Меня бросают ради тех, весёлых,
удачливых, и просто – новосёлов,
и тех, кто социально им близки.
Друзья уходят тихо, без обид,
всё реже встречи, реже расставания.
Я понимаю – сидя на диване
не можешь быть ни счастлив, ни убит.
Я не завидую. И это мой изъян.
Поскольку зависть – самка восхищения.
Я столь самодостаточен и пьян,
что нет мне ни покоя, ни прощения.
Я, может, был бы счастлив получить
кусочек их удачи и богатства,
но чувство ожидаемого блядства
не оставляет права и причин.
И каждый раз, желая попросить,
я не могу произнести ни слова,
и снова пью за то, что мы здоровы,
хоть надо пить за то, что каждый sыт.